Императрица евгения: Императрица Евгения: красавица-жена и несчастная мать

100 лет со дня кончины Императрицы Евгении: ru_royalty — LiveJournal

11 июля 1920 года во дворце Лирия, мадридской резиденции герцогов Альба, на 95-м году жизни скончалась вдова Наполеона Третьего императрица Евгения, урождённая донья Мария Эухения Игнасия Аугустина де Палафокс-Портокарреро де Гусман и Киркпатрик.

Вторая дочь гранда Испании, герцога, семь раз маркиза, восемь раз графа и так далее, родилась в Гранаде 5 мая 1826 года. Она пришла в мир в тот день, когда в прекрасном дворце Альгамбра произошло сильное землетрясение, и ещё в течение нескольких недель произосходили опасные землетрясения. В палатке, оборудованной по этому случаю из-за страха перед роком за пределами дворца, где жила семья, Евгения получила свой первый жизненный опыт на земле, которая трескалась как приветствие при первых вздохах её жизни.

В 1834 году мать увезла дочерей из Мадрида в Париж, спасаясь от вспышки холеры и опасностей Первой Карлистской войны. Накануне Евгения стала свидетелем беспорядков и убийств на площади возле их резиденции Каса Ариза.

Евгения Палафокс получила образование в элитном парижском пансионе. Во Франции она предпочитала называть себя более звучно, Евгенией де Монтихо, хотя юридически графиней Монтихо была её старшая сестра, а сама Евгения после смерти отца в 1839 году носила титул 16-й графини Теба.

Впервые она встретила принца Луи-Наполеона после того, как он стал президентом Второй Республики, на приёме, устроенном «принцем-президентом» в Елисейском дворце 12 апреля 1849 года. Ее красота привлекла Луи-Наполеона, который попытался соблазнить её. На вопрос Наполеона «Какая дорога ведёт к твоему сердцу?» девушка ответила: «Через часовню, сир».

В речи 22 января 1853 года Наполеон III, ставший императором, официально объявил о своей помолвке, сказав: «Я предпочел женщину, которую я люблю и уважаю, неизвестной мне женщине, союз с которой имел бы преимущества, смешанные с жертвой». Они поженились 29 января 1853 года на гражданской церемонии в Тюильри, а 30-го состоялась грандиозное венчание в Нотр-Дам.

Личная жизнь складывалась довольно неудачно. Первый выкидыш в 1853 году, после трехмесячной беременности, напугал её. 16 марта 1856 года, после двухдневного трудов, поставивших под угрозу мать и ребёнка и после которых Евгения очень нескоро оправилась, императрица родила единственного сына, Наполеона Эжена Луи Жана Жозефа Бонапарта, принца Империи.

После свадьбы мужу не понадобилось много времени, чтобы сбиться с пути, поскольку Евгения нашла секс с ним «отвратительным». Сомнительно, что она подпускала его к себе после того, как дала ему наследника. Он впоследствии возобновил свои «маленькие развлечения» с другими женщинами.

В 1870 году после поражения при Седане и сдачи в плен прусским войскам Наполеона III, императрица смогла покинуть Францию ​​благодаря своему американскому стоматологу доктору Эвансу. В почти эпическом путешествии, которое длилось 12 часов на 15-метровой яхте с впечатляющим штормом, она прибыла в Англию

Она поселилась со своим сыном в поместье Камден-Хаус в Чизлхерсте, графство Кент, где низложенный император присоединился к ним. Именно в Камден-Хаусе здоровье императора ухудшилось от некой боли в животе, которая привела к его смерти 9 января 1873 года. Его сын, который учился в Королевской военной академии в Вулвиче, не смог прибыть вовремя и проститься с отцом.

Три года спустя его вдова оставила управление бонапартистской партией Роэру и посвятила себя воспитанию сына.

Её любимый сын, молодой талантливый человек, отличающийся безупречной личной жизнью и большим сочувствием, которому казалось, суждено было стать грозным претендентом на французский престол, всё же был полон решимости продолжить карьеру в армии. Он присоединился к британским войскам в Южной Африке в качестве офицера — артиллериста добровольца, взяв с собой кобуру своего двоюродного дяди во время англо-зулу войны. Она его и погубила.

Главнокомандующий, лорд Челмсфорд, опасаясь политических последствий, велел следить за ним и препятствовать его присутствию на передовой. Однако 31 мая ему разрешили участвовать в разведке на территории, считавшейся свободной от зулусских копейщиков. Утром 1 июня Наполеон и лейтенант Кэри с небольшим отрядом отправились в Зулуленд. В полдень, не заметив ничего подозрительного, группа расположилась на привал в покинутом краале около реки Итьотьоси. Никакого наблюдения выставлено не было. Когда отряд собирался выступать, он был атакован группой из 40 зулусов. Лошадь принца понеслась прежде, чем он успел вскочить в седло. Он уцепился за притороченную к седлу кобуру, но через 100 ярдов (90 м) ремень порвался, и принц упал под копыта, при этом его правая рука была повреждена. Он вскочил, выхватывая револьвер левой рукой, и побежал, но зулусы бежали быстрее. Принц был ранен копьём в бедро, но выхватил ассегай из раны. Когда он повернулся и выстрелил в своих преследователей, другой ассегай, брошенный зулусом по имени Забанга, пронзил ему левое плечо. Принц пытался защищаться, используя ассегай, который он вытащил из своей ноги, но, ослабев от ран, опустился на землю. На его теле было обнаружено 18 ран от зулусских ассегаев; безусловно смертельным оказался удар в правый глаз. Были убиты также два британца. Лейтенант Кэри и 4 солдата находились в 50 ярдах от места последнего боя принца, но не стреляли в зулусов. В британском обществе обсуждался вопрос, не бежал ли лейтенант Кэри с поля боя, оставив принца на произвол судьбы. Принц погиб всего за месяц до захвата англичанами в июле 1879 году столицы зулусов Улунди и окончания войны.

Мать настояла на посещении места гибели сына. После возвращения в Англию сорок лет она провела в трауре.

В 1906 году , в возрасте 80 лет, она была крестной матерью принцессы Виктории Баттенбергской, внучки королевы Виктории, когда та перешла в римско-католическую религию, чтобы иметь возможность выйти замуж за короля Альфонсо XIII.

Она была также близка к императрице Александре Федоровне, которая в последний раз посещала её вместе с императором Николаем II в 1909 году.

С началом Первой мировой войны Евгения пожертвовала свою паровую яхту Thistle британскому флоту. Она финансировала военный госпиталь на холме Фарнборо, а также сделала крупные пожертвования во французские больницы, за что была награждена орденом Британской империи (GBE) в 1919 году.

Несмотря на то, что она была отстранена от политической жизни и несмотря на преклонный возраст, Евгения интересовалась новинками. Так 11 сентября 1909 года, заинтересованная испытаниями авиационного пионера Сэмюэля Франклина Коди, она присутствовала на презентации его самолета на аэродроме Laffan’s Plain 84, расположенном в Фарнборо, недалеко от владений императрицы.

При посещении в 1910 году её бывшую резиденцию в Шато-де-Компьень, которая стала музеем, восьмидесятилетняя бывшая императрица, остановившаяся у окна, заплакала и почувствовала себя дурно, вспоминая времена молодости. Гид призвал её продолжить экскурсию. И никто не заметил, что это бывшая императрица французов, кроме одного мужчины, что узнал её и принёс ей стакан воды.

Позже, в 1914 году Евгения захотела сорвать цветок в цветниках сада Тюильри, где она жила долгое время. Охранница, не узнавшая её, отругала старуху.

В 1920 году она отправился в Испанию, чтобы отдать себя в руки доктора Игнасио Барракера и перенести операцию по удалению катаракты. Операция имела полный успех, императрица без труда прочитала «Дон Кихота» и написала на полях страницы бессмертного романа: «Да здравствует Испания!» Этот крик души был адресован испанскому врачу, который только что вывел её из темноты. Радость Евгении была огромна, хотя и длилась она недолго. Она готовилась вернуться в Англию, когда однажды вечером 10 июля 1920 года вдруг почувствовала себя плохо. Императрица умерла от уремического приступа в половине девятого на следующий день, 11 июля 1920 года.

Вот одно из последних её изображений, 1920 год:

17-й герцог Альба, в доме которого она скончалась, был внуком старшей сестры Евгении, вышедшей замуж за 15-го герцога и скончавшейся от туберкулёза за 60 лет до смерти Евгении. В семью Альба перешли и титулы Евгении, и значительная часть её немалого состояния. Этот 17-й герцог потом был одним из гостей на свадьбе принцессы Елизаветы с лейтенантом Маунтбеттеном.

Императрица Евгения и искусство; импрессионизм, мода и современность

Empress Eugenie and the Arts: Politics and Visual Culture in the Nineteenth Century. Farnham: Ashgate, 2011. 348 pp., ill.

Impressionism, Fashion, and Modernity / Ed. by G. Groom. Art Institute of Chicago in association with Yale University Press, 2012. 336 pp., ill

Рецензия впервые опубликована в журнале Fashion Theory: The Journal of Dress, Body & Culture (2013. Vol. 17.4)

Раньше мне казался интересным вопрос, нужна нам монархия или нет. Но теперь я думаю, что это почти как спрашивать: нужны нам панды или нет? С продолжением королевского рода сейчас нет таких проблем, как с разведением панд, но панды и королевская семья схожи в том, что их содержание обходится дорого и они плохо приспособлены к каким бы то ни было современным условиям. Но разве они не занимательны? Разве не приятно на них смотреть? Некоторым они внушают обожание, другие сочувствуют непрочности их положения, все глазеют на них, и, как бы ни было просторно их обиталище, оно все равно останется клеткой.

Хилари Мэнтел (Mantel 2013: 3)

На сайте eBay можно купить самые раз­ные предметы с невероятно романтиче­ской историей, предметы, которые некогда, в доэлектронную эпоху, вы не смогли бы просто приобрести по сосед­ству; в моем случае это маленький старинный фотопортрет Евгении, императрицы Франции, выпущенный филадельфийским фотографом в начале 1860-х годов. Когда я купила фотографию, ее бывшая владелица в электронном письме отметила, что забыла упомянуть о том, что раньше снимок принадлежал генералу Миду. Вне зависи­мости от того, можно ли подтвердить эту историю (если бы кто-то за­хотел с помощью вымысла придать образу Евгении статус талисмана Гражданской войны в Америке и таким образом повысить его в цене, он приписал бы снимок персонажу более заметному, более популярно­му, запоминающемуся, и обязательно упомянул бы его имя в описании, чтобы сделать банальность совсем уж правдоподобной), образ Евгении, несомненно, был связующим звеном между двумя странами — зако­нодательницами моды начала 1860-х годов. Евгения никогда не была в США, поэтому это изображение — легальная или незаконная копия с французской фотографии — свидетельство ее значимости и распро­страненности еще до наступления эпохи электронной торговли или передачи изображений. Оригинальная серия фотографий была выпол­нена фирмой Meyer and Pierson: у меня есть еще один снимок Евге­нии, также приобретенный на eBay, в том же платье, крупным планом. Платье само по себе заслуживает внимания: оно напоминает военную форму а-ля генерал Кастер, с мужским галстуком-бабочкой, шляпой с перьями, широкими перчатками и множеством бахромы, в стиле, ко­торый столетие спустя будет, благодаря Бедовой Джейн и Дэви Крокетту, знаком даже самым юным и даже в далекой Австралии. Эти детали напоминают о волне военного стиля, вошедшего в моду в 1860-е годы и, возможно, вдохновленного успешными антиавстрийскими кампа­ниями Второй империи около 1860 года, когда и появились названия таких цветов, как «маджента»¹ (все еще используемое) и «сольферино»² (уже малоизвестное). Вездесущие — и в высокой моде, и в повседневно­сти — зуав-жакет и жакет-болеро пришли во Францию времен Второй империи путем заимствования элементов североафриканской и ближ­невосточной военной формы; затем на них сделали ставку в Америке — или же, согласно другим, более поздним версиям, сама Евгения пере­няла эти явно мужские детали из одежды испанских матадоров и махо. Франция — или Франция посредством Соединенных Штатов — была законодательницей моды на военную форму (столь же подверженную новым веяниям, изменениям стиля и покроя, как и гражданское пла­тье) среди всех стран в 1850-1870-е годы, пока Французская империя не рухнула под ударами Пруссии и ее союзников, после чего повсюду, в том числе за пределами Европы, стала появляться форма немецко­го или среднеевропейского образца. Или же эти детали отражают по­пытки частных портных подражать искусству парижских мастериц в работе с сутажной тесьмой, принявшей вид более грубых параллель­ных лент с аппликацией, а также с бархатными лентами, стежками- зигзагами и военными знаками отличия, которые легко перепутать? То, что фотография Евгении, возможно, принадлежала американско­му генералу, делает эту отсылку пикантной. Другой снимок того же происхождения с поясным портретом Евгении (который был выполнен по заказу королевы Виктории) заставляет предположить, что генерал, если он действительно коллекционировал изображения знаменитой красавицы примерно в начале 1860-х годов, выбирал те, что были не со­всем чужды окружавшей его действительности.

Другая фотография Евгении также свидетельствует о ее былой международной известности: я купила ее через eBay у жителя Ханоя, предлагающего не только бумажные сувениры из юго-восточной Азии времен французской колонии, но и оригинальные парижские изобра­жения, в том числе изображения знаменитостей эпохи Второй импе­рии. Проверить их подлинность невозможно, можно лишь рискнуть поверить в то, что эта фотография в целости и сохранности пережи­ла во Вьетнаме потрясения полутора столетий: колониальный захват, гражданскую войну, международные войны и борьбу за независимость, режим «дяди Хо» — до тех пор пока она не была отправлена в другую страну организацией куда более прагматичной и вездесущей, чем те, что знала Франция времен Второй империи. Личность и слава Евгении как воплощение того, что восхищало, запоминалось и привлекало весь мир в парижской моде, указывает на существование взаимодействия между элементами, составляющими культуру глобальной визуальной коммуникации и распространения моды. Однако сравнительная неиз­вестность Евгении сегодня также говорит о господстве в общественной культуре и институтах моды современных мифов, модернизма и новиз­ны как в общественном сознании, так и в институциональных структу­рах. Единство моды и возможность диалога о ней считаются недавним изобретением, то есть — как по умолчанию подразумевается — новей­шим, и лишь ее создатели и учредители заслуживают славы. Вспоми­ная о культурном влиянии императрицы Евгении, мы обнаруживаем более длинную и сложную историю, которая может послужить оправ­данием безжалостности современной моды.

Любому, кто читал хоть какие-нибудь тексты по истории моды, на­чиная с тех красивых иллюстрированных книг, что выходят в издатель­стве Octopus или продаются в букинистических лавках, знакомо имя императрицы Евгении. Ее фотографии, сделанные в основном Ф.К. Вин- терхальтером, часто незабываемые, чувственные, почти кинематогра­фические образы, дань женской красоте и очарованию современниц, в том числе групповой портрет императрицы с ее фрейлинами (1855), в изобилии встречаются в этих красочных текстах, написанных до се­редины ХХ века, когда возрос интерес ученых к более близкому вре­мени — рубежу веков и эпохе декаданса. Изучающим викторианскую моду и представителям просвещенного меньшинства, полагающим, что викторианская мода намного интереснее, чем обычно позволяют пред­положить выступления ученых и кураторов, известна вся притягатель­ность одного только этого образа. Снимок Винтерхальтера бессчетно цитировался в новых постановочных фотографиях середины ХХ века, особенно в фотографии Сесила Битона из собрания Чарльза Джеймса и снимках Диора, окруженного моделями, безупречно одетыми в жем­чужины его коллекции. В этот республиканский, маскулинный и по­мешанный на творческой гениальности период сам Диор замещает на снимке Евгению, именно он, стоящий в центре, в окружении множе­ства кринолинов, коралловых соцветий разных оттенков, привлекает наше внимание. Именно это замещение императрицы модельером не­отступно требовало у историков объяснения современной моды и ее истоков. Поэтому, в свете забвения — до недавнего времени — моды XIX века, а также замещения главной героини модельером-мужчиной, было особенно приятно в 2008 году наблюдать, как группа женщин из Северной Америки (разного возраста, из среднего класса), занимав­шихся реконструкцией Гражданской войны, выиграла главный приз на крупнейшей конференции по костюму Costume Con в Сан-Хосе (Калифорния), несмотря на огромную конкуренцию со стороны при­знанных и более заметных участников костюмных конкурсов: фанатов «Звездного пути» и «Звездных войн», готов, стим-панков, фурри, по­клонников косплея, ролевых игр живого действия и аниме — выигра­ла, воспроизведя на сцене шедевр Винтерхальтера в виде живой кар­тины под музыку вальса середины XIX века³. Такие костюмированные «картины» служили для развлечения и были хорошо знакомы моделям Винтерхальтера. Возможно, именно этот успех способствовал появле­нию разных Евгений — иногда вместе с фрейлинами — в реконструк­циях сражений Гражданской войны, включая официальную 150-ю го­довщину битвы при Манассасе⁴.

(Продолжение читайте в печатной версии журнала)

Бонапарт | Французская история | Британика

Дата:

в. 1814 — 1891

Сферы деятельности:

политическая преемственность

Связанные люди:

Наполеон III
Эжени
Жан-Жильбер-Виктор Фиалин, герцог де Персиньи
Эжен Руэр

Просмотреть весь связанный контент →

Бонапартист , французский Бонапартист , любой из сторонников Наполеона I и Наполеона III в 19 веке, а также их политических теорий и политики. Бонапартистская партия продвигала требования семьи Бонапартов на протяжении всего столетия и, хотя никогда полностью не объединялась, верила в автократическое правительство, управляемое с предполагаемого согласия народа.

После отречения Наполеона I (1814 г.) многие его последователи обратились к его сыну Наполеону II, названному его преемником; а после ссылки Наполеона I на остров Св. Елены (1815 г.) и смерти (1821 г.) они тщетно пытались сплотиться вокруг Наполеона II (к тому времени герцога Рейхштадта), который, однако, фактически находился в плену у австрийских Габсбургов и находился в плохое здоровье (умер в 1832 г.). Во всяком случае бонапартисты были плохо организованы; и воспоминания о неудачах Наполеона были слишком недавними, чтобы они могли обеспечить себе власть.

Тем не менее, культ начал окружать Наполеона Бонапарта после его смерти, и в течение нескольких лет его продвигали как спасителя простого человека и первоклассного политического гения. Тирания Наполеона I забывалась или замалчивалась по мере того, как память о ней тускнела, а вместо этого ностальгически восхвалялась его «слава», которая так разительно контрастировала с робостью и тупостью буржуазной монархии Луи-Филиппа. Это чувство открыло дорогу его племяннику Луи-Наполеону, способному пропагандисту, который отдал все свои силы завоеванию французского престола. Неспособность орлеанистов при Луи-Филиппе и республиканцев при Второй республике удовлетворить потребности и требования французского народа дала Луи-Наполеону необходимую возможность, и в декабре 1848 года бонапартисты набрали достаточно голосов, чтобы избрать его президентом. В течение трех лет он смог распустить парламент, арестовать своих врагов и проголосовать за диктаторские полномочия. В ноябре 1852 года он был избран императором Франции.

Бонапартизм несколько отличался при Луи-Наполеоне (Наполеоне III от 2 декабря 1852 г.), который стремился создать либеральную империю и избежать войны. (Тем не менее он втянул нацию в ряд зарубежных авантюр — Крымскую войну, войны за независимость Италии, Мексиканскую империю и роковую франко-германскую войну, которая привела к его падению в 1870 году.) В этот период наполеоновской власти бонапартисты раскололись на две фракции. Во-первых, были консерваторы, окружавшие Наполеона III, которые поощряли участие католической церкви в образовании и организации сельского хозяйства, либеральное отношение к бизнесу и инвестициям, а также сильное центральное правительство, действующее посредством одобрения политики путем плебисцита и якобы независимого система местного самоуправления. Во-вторых, были радикалы, все антиклерикалы, которые придерживались республиканских идеалов всеобщего избирательного права, а реальная власть осуществлялась через руководство Бонапартов.

Смерть (1873 г.) Наполеона III после его свержения и ранняя смерть его сына Людовика, императорского принца (1879 г.), привели к еще большему расколу партии при Наполеоне-Жероме Бонапарте (двоюродном брате Наполеона III) и двоюродном брате последнего. старший сын Наполеон-Виктор — соответственно лидеры радикалов и консерваторов. Они продолжали избирать представителей, но постепенно уступали место зарождающимся партиям Третьей республики. Когда Наполеон-Жером умер в 1891 году, бонапартистская партия фактически прекратила свое существование.

Императрица Евгения в окружении фрейлин

Официальный портретист королевских дворов Европы Франц-Ксавьер Винтерхальтер был любимым художником императрицы Евгении. Действительно, Евгения, скорее всего, использовала свое личное состояние, чтобы заплатить за этот знаменитый коллективный портрет государя в 1855 году в окружении своих фрейлин. Вывешенная во дворце Фонтенбло во времена Второй империи, работа была окончательно передана императрице в 1881 году, когда она была выставлена ​​у входа в ее резиденцию на холме Фарнборо.

Эта монументальная композиция, вдохновленная буколическими сценами 18-го века, изображает государыню и ее окружение на фоне тенистой поляны в лесу (напоминая некоторые композиции 17-го века, изображающие Диану и ее спутников, такие как работы Рубенса или Ван Лоо). Однако композиция очень искусственная и формальная. Императрица, немного левее центра, окружена группой и доминирует над ней. Справа от нее сидит принцесса д’Эсслинг, главная фрейлина, которой она предлагает жимолость. Слева от нее герцогиня де Бассано, матрона чести. Перед ней сидят баронна де Пьер и виконтесса де Лезе-Марнезия, обе фрейлины. На переднем плане графиня де Монтебелло; справа — еще три фрейлины: баронна де Маларе, маркиза де лас Марисмас и маркиза де ла Тур-Мобур. Разительно контрастируя с деревенской обстановкой, фрейлины соперничают друг с другом в роскоши. Каждая одета в свое лучшее бальное платье, что дает художнице повод для виртуозной демонстрации материальной живописи, даже в ущерб подобиям. На самом деле настоящим предметом этого прославления кринолина являются шелк, тюль, муслин, тафта, кружева и ленты. Только простота украшений как будто соответствует пасторальной обстановке.

Сама Евгения единственная на картине не носит видимых украшений: Винтерхальтер даже пересмотрел свою первоначальную композицию, чтобы скрыть (за головой одной из ее фрейлин) браслет, который мог быть на императрице. При этом ему удалось не только выделить идеально алебастрово-белый бюст юной государыни, но и выявить ее скромность, проиллюстрированную незадолго до этого, в 1853 году, во время бракосочетания Евгении с Наполеоном III. Эжени отказалась от бриллиантового ожерелья, подаренного муниципальным комитетом столицы, и вместо этого потребовала, чтобы стоимость драгоценностей была потрачена на создание школы для детей. Такой тактикой Винтерхальтер показал не только физические качества императрицы, но и ее моральные качества. Таким образом, ставить ее выше, чем ее дамы, было не просто протоколом, но и признаком возвышения ее души.

Однако эта надзирающая фигура не должна быть властной: ветвь жимолости, которую Евгения преподносит принцессе Эсслингской, олицетворяет в цветочной традиции девятнадцатого века символ настоящей дружбы. Еще один цветок, присутствие которого ненавязчиво подчеркивает прическу и платье императрицы, — это сирень. Это растение, которое Евгения особенно ценила, как показано на предыдущем портрете Винтерхальтера, символизирует в девятнадцатом веке * время весны и любовные чувства, которые часто сопровождают ее. Таким образом, Евгения украшена простотой, добродетелью и верностью в дружбе. Корзина с сиренью справа от сцены — еще одно напоминание об этом весьма символичном растении. В 1850-х годах процветало принудительное производство сирени в теплицах: действительно, город Витри-сюр-Сен (в районе Парижа) сделал ее фирменным. Производители смогли запрограммировать рост растения настолько точно, что смогли поставлять цветок с октября по март в заранее заказанные даты. Эжени, которая была образцом парижской моды, несомненно, сыграла важную роль в популярности этого цветка в то время, часто изображая его на своих церемониальных нарядах.

Работа особенно показательна в отношении чрезвычайной утонченности, типичной для двора.